Глава двадцать девятая

На следующее утро Барт отправился к доктору Мёрчисону Лейду. Он никогда раньше не встречался с лечащим врачом Джэн, и сейчас, сидя в его светлом просторном кабинете, выходившем окнами на ботанический сад и дальше на залив, замкнутый оконечностями мысов Хэдз, он думал, что доктор Лейд больше похож на предпринимателя, чем на врача.

Лицо доктора Лейда было настороженным, как будто он все время опасался доверить вам мысли, которые скрывались за его высоким лбом. Он никогда не смотрел вам в глаза, и в манере его было какоето обезоруживающее добродушие, как будто он был готов вотвот разоткровенничаться с вами и все время должен был себя от этого удерживать.

–Да, да,– кивнул он, и глаза его следили в это время за большой мухой, с ленивым жужжанием летавшей по комнате.– Да, у мисс Блейкли, как это ни прискорбно, началось обострение, да, как это ни прискорбно. В особенности после того, что она так хорошо шла на поправку. Последний ее рентгеновский снимок был весьма обнадеживающим, да, весьма обнадеживающим. Каверна затягивалась успешно, мисс Блейкли прибавляла в весе, и температура у нее была нормальная.

–Насколько это серьезно сейчас?

Доктор теперь то завинчивал, то выкручивал грифель золотого карандашика, пристально глядя на его кончик.

–Когда я вчера ее осматривал, состояние ее было уже лучше, чем когда ее осматривал местный врач. Плеврит понемногу рассасывается, хотя жидкости еще много.

–Но он рассосется, да?

Взгляд доктора Мёрчисона Лейда медленно перешел с портрета на стене к лицу Барта и, скользнув по нему, остановился гдето на гравюре, висевшей у Барта над головой.

–Да,– голос его звучал бесстрастно, и в глазах нельзя было прочесть никакого выражения.– Да, оно рассосется со временем, но, конечно… Вы не должны забывать, что при туберкулезе ничего невозможно предвидеть, невозможно предвидеть.

Он смотрел на гравюру и, поглощенный этим занятием, как будто совершенно забыл о Барте.

–А для легких этот плеврит не вреден?– в нетерпении спросил Барт.

Доктор Мёрчисон Лейд чуть повернулся в своем вращающемся кресле, и взгляд его упал на промокашку. Он стал рассеянно тыкать в нее карандашом, потом едва заметно усмехнулся крае шком рта.

–Видите ли, на этот вопрос трудно ответить, и, пока у нас не будет нового рентгеновского снимка, мы сможем только гадать.

Он стал рисовать на промокашке крестики и нолики, как в детской игре.

–А когда мы сможем получить снимок?

Доктор пожал плечами.

–Пройдет, вероятно, три недели, может, месяц, пока она начнет вставать.

Барт был потрясен.

–Неужели все так плохо, доктор?

–Насколько я мог понять из осмотра, боюсь, что это именно так, как вы сказали: очень плохо. У нее, к сожалению, появилась жидкость.

–Это очень серьезно?

Доктор Мёрчисон Лейд медленно кивнул и заполнил все клетки крестиками и ноликами. Голос его звучал спокойно.

–Очень серьезно.

У Барта было ощущение, как будто ему в живот вдруг всадили штык.

–Но… но… как это могло случиться?

Доктор продолжал аккуратно заполнять крестиками и ноликами все новые клеточки, между бровями у него залегла глубокая складка, на лице была написана досада на глупость этих людей, столь мало искушенных в тайнах медицинской науки.

–Я полагаю, вы несколько знакомы с физиологией и механизмом действия искусственного пневмоторакса?

Барту все труднее было скрывать свое враждебное отношение к доктору.

–Да я знаю совсем мало, я только знаю, что пневмоторакс – это вроде шины, наложенной на легкое.

–Вот именно, и если развивать вашу метафору, то можно сказать, что у мисс Блейкли эта шина лопнула.

–Ей не угрожает опасность?

–Насколько я понимаю, вы имеете в виду непосредственную опасность?

–Да.

–Нет,– доктор остановился,– непосредственной опасности нет.

Он на мгновение случайно встретился глазами с Бартом и тут же отвел глаза, принявшись созерцать настольный календарь.

–Конечно, я понимаю, что плеврит немного отбросил ее назад, но, надеюсь, это не помешает ей выписаться к концу октября?– настаивал Барт.

Доктор внимательно изучал промокашку. Когда он заговорил, в голосе его послышалось раздражение.

–Боюсь, что не могу сказать вам ничего определенного относительно того, когда мисс Блейкли поправится настолько, чтобы покинуть санаторий.

–Но, доктор, ято ведь должен знать, хотя бы когда она сможет выписаться. Понимаете, я собираюсь все уладить насчет демобилизации, мы думаем пожениться, когда она выйдет, и еще множество других вещей надо устроить.

Доктор Мёрчисон Лейд положил промокашку на место. Он говорил теперь с раздражением:

–Не могу сказать о состоянии здоровья мисс Блейкли ничего определенного, во всяком случае до того, как получу снимок, но могу сказать вам, что к концу октября она еще не будет достаточно здорова, чтобы выйти замуж.

Барт сжал челюсти.

–Но когда она в первый раз к вам пришла, вы сказали, что, пробыв шесть месяцев в санатории, она даже забудет, что когдато была больна.

Доктор покачал головой.

–Ну, это, несомненно, несколько вольная интерпретация того, что я сказал вашей невесте. И это было сказано, разумеется, на случай, если все будет развиваться успешно.

Барт почувствовал, что земля уходит у него изпод ног, будто он ходит по краю трясины.

–Когда же она сможет снова подняться?

Доктор Мёрчисон Лейд развел руками.

–Я предписал ей три месяца полного покоя в постели, а вероятней всего, это протянется и шесть месяцев. В зависимости от того, что покажет снимок, этот срок может и удлиниться. Больше я вам пока ничего сказать не могу.

Барт в упор смотрел на доктора, на его приглаженные брови дужками, на его красные щеки и сложенные сердечком губы. И в мозгу у Барта кипели мысли, которых он не смог бы выразить словами.

–Шесть месяцев,– выдавил он из себя наконец.– Вы хотите сказать, еще шесть месяцев в санатории?

–Постельный режим может быть наиболее удовлетворительным образом осуществлен в санатории, но он может также должным образом соблюдаться и дома, если родные больного проявят готовность заботиться об этом.

–Но мы думали… вы сказали… Мы рассчитывали на октябрь…

–Боюсь, что вы всетаки не представляете себе, как трудно что-либо предсказать, когда речь идет о туберкулезе.

–Еще шесть месяцев… – все еще не веря себе, повторял Барт.

–А может быть, и больше.

–Но… но…

В нем кипело возмущение, и не столько против доктора, сколь ко против самой жизни.

–А ей и в самом деле больше ничем, кроме покоя и пневмо торакса, помочь нельзя?

–Ничем. И от пневмоторакса мы пока тоже воздержимся. Жидкость, которая, вы простите мою прямоту, уже наполовину заполнила ей грудную клетку, действует сейчас как пневмоторакс, и, пока она не вносит инфекции, мы предоставим природе делать свое дело.

–А если она будет вносить инфекцию?

–Тогда возникнет необходимость операции.

Барт снова почувствовал, что стоит на краю трясины. Он представил себе изуродованную Джэн, ее иссеченное шрамами тело, и у него засосало под ложечкой.

–А что если попробовать новые лекарства?

Доктор коротко усмехнулся.

–Вы, я вижу, читаете газеты. Они, к прискорбию, слишком оптимистичны. И, к сожалению, пока, несмотря на заявления прессы, нет какихлибо определенных лекарств или средств, которые излечили бы туберкулез. Их нет, и, хотя я вполне поддерживаю ваш призыв к активным действиям, я не вижу всетаки, что бы я мог прописать мисс Блейкли, кроме покоя.

Стены комнаты поплыли в глазах у Барта, и он вцепился в край стола.

–Шесть месяцев, вы сказали, в санатории?

–Лучше, конечно, в санатории, хотя это зависит уже от вашего решения.

–Но мы не сможем, мы рассчитали средства только до конца октября.

Доктор поднялся.

–Это весьма прискорбно, хотя, вероятно, сама моя юная пациентка была бы рада вернуться домой. Она так и не смогла понастоящему освоиться с санаторской жизнью, и у нее есть сестра, которая может за ней ухаживать. Где они живут?

–У них квартирка – жалкая дыра на Кингзкросс.

–Не совсем то, что нужно. Но, может быть, они смогут переехать.

Барт поборол в себе искушение сказать, чего стоит этот совет, когда достать квартиру в Сиднее труднее, чем найти золото. Он стоял, неловко комкая в руках шляпу и стараясь привести в порядок мысли.

–Но, доктор, ведь сестра ее работает. Мы оба работаем, и Джэн будет целый день одна.

Доктор Мёрчисон Лейд сочувственно похлопал его по плечу.

–Поверьте мне, я очень хорошо понимаю ваши затруднения. И я глубоко сожалею, что дело приняло такой оборот. Мисс Блейкли – одна из моих любимых пациенток.

–Вы, конечно, и дома будете навещать ее.

Доктор грустно покачал головой.

–К сожалению, это невозможно.

–Но ведь она ваша пациентка.

–Дорогой мой, мистер… эээ… мистер Темплтон, у меня много пациентов и в Сиднее и в провинции, которых я изредка навещаю. А лечат их местные врачи, которые при этом консультируются со мной. Время от времени я принимаю их у себя и, таким образом, могу следить за ходом болезни и давать им соответственно советы.

–Вы хотите сказать, что ей придется искать другого врача?

–Вовсе нет. Просто прибавится еще местный врач. Зайдите ко мне после следующего просвечивания, и если оно покажет, что пневмоторакс сможет снова принести ей пользу, то я в нарушение всех своих правил сам его сделаю. И я смогу какнибудь по пути заскочить к ним на Кросс. В этом случае я бы для вас назначил более низкую цену – скажем, за две гинеи вместо трех.

Барт хотел пробормотать какиенибудь слова благодарности, но слова просто не шли у него из горла. Доктор стоял, сложив руки за спиной.

–И, возможно, всетаки при данных обстоятельствах лучше всего было бы попросить места в бесплатном государственном санатории. Да, полагаю, это было бы самое лучшее.

Барт хотел было ответить, что, насколько он слышал, там нужно три месяца ждать места, но он не успел еще открыть рот, как доктор Мёрчисон Лейд заговорил сам:

–В любом случае, прежде чем чтолибо предпринимать, вы должны поговорить с хозяйкой – скажем, завтра, когда будете в санатории, и подумать, что еще можно сделать. Да, в настоящий момент это будет самое лучшее. Поговоритека с хозяйкой.

Он открыл дверь и стоял на пороге, улыбаясь с профессиональной вежливостью.

–Очень важно, чтобы мисс Блейкли отдыхала не только физически, но и нравственно – абсолютно никаких огорчений. Вы меня понимаете? Никаких огорчений.

Дверь закрылась за ним. Совершенно ошеломленный, еще не в силах оправиться от потрясения, Барт стоял в приемной. Секретарь с нескрываемым нетерпением взглянул на него, и Барт, положив на стол фунтовую бумажку и шиллинг, вышел вон.

Надо спешить, чтоб не опоздать на поезд. Он взглянул на часы и удивленно замедлил шаг. Времени оставалось еще много. Ему просто не верилось, что с тех пор, как он вошел в кабинет, прошло всего десять минут.

Поезд громыхал через последнее горное ущелье около Уэнтуорт Фолз. Когда он снова вышел из ущелья на открытый участок насыпи, внизу показался проем долины, невыразимо синей в лучах утреннего солнца. Со снеговых Альп дул холодный и пронзительный югозападный ветер, за Пайн Риджем, на фоне бледного, усеянного клочьями облаков неба, дрожали очертания сосен и эвкалиптов.

На платформе Барта сразу прохватило холодным ветром. Он выругал себя за то, что ушел из казармы без шинели, и пробежал бегом почти всю дорогу до санатория. Если сейчас разогреться, потом хоть некоторое время будет тепло: в такой день в комнате у Джэн холодно, как в погребе. Подходя к воротам санатория, он замедлил шаг.

Хозяйка встретила его довольно кисло.

–Так и быть, повидайтесь с ней, раз уж вы проделали такой путь,– проворчала она,– но лучше, если бы вы сначала позвонили. Ей сейчас нельзя принимать посетителей, и, смотрите, ничем ее не расстраивайте. Она очень больна, и я не могу допустить, чтобы ее расстраивали.

–Право же, я не собираюсь никого расстраивать, у меня и в мыслях не было…

–Может, вы и не собираетесь, но вы, молодые люди, не всегда достаточно внимательны. Она полночи проплакала в прошлое воскресенье после вашего ухода. Вы что, поссорились?

–Да нет, конечно, нет. Мы никогда с ней не ссоримся.

–Ну тогда вы не похожи на других молодых людей, единственное, что могу сказать. Я сейчас зайду и посмотрю сначала, не спит ли она, и если она не спит, то вы сможете зайти, только не разговаривайте слишком много и не давайте ей говорить.

Барт неуклюже прошел за ней на цыпочках через зал, и грохот его солдатских ботинок раздавался в тишине корпуса так, словно маршировал целый полк. В санатории был час отдыха, и Пайн Ридж напоминал город, в котором внезапно остановилась жизнь.

Хозяйка приоткрыла дверь в комнату Джэн и тихо вошла в нее. Барт на цыпочках отошел к перилам веранды. Неистовые порывы югозападного ветра несмолкающим рокотом бушевали в кронах деревьев; ветви эвкалипта дрожали, струясь листвой, как речной поток; молодая листва вязов взметалась фонтаном, переливаясь всеми цветами радуги; словно невидимый прибой стонал в ветвях сосен. А вдали, на горизонте, будто мираж, маячила горбатая тень сиднейского моста.

Хозяйка вышла из комнаты Джэн и прошла через веранду. Ее маленькие круглые глазки беспрерывно моргали под нависшими бровями. Она уставилась на него сквозь очки.

–Она еще не совсем готова, сестра ее подготовит. Это, конечно, очень для нас неудобно, когда приезжают в такое время. Ну ладно, раз уж вам все равно придется ждать, я хочу поговорить с вами.

Она даже не старалась говорить тише, и несколько больных, лежавших в своих шезлонгах в конце веранды, с любопытством подняли головы.

–Мисс Блейкли требуются сейчас особый уход и внимание. Так что вам придется взять ночную сиделку. Нам и так тяжело приходится с больной в дневное время. Это ведь всетаки санаторий, а не больница. Мы здесь не можем ухаживать за больными, мы принимаем их сюда на том условии, что они сами могут о себе позаботиться.

Барт вспылил:

–За что же мы тогда шесть гиней в неделю платим?

Хозяйка удивленно покосилась на него.

–Вы платите шесть гиней в неделю за то, что вас вообще берут в санаторий, в любой, и это, конечно, не подразумевает ночного ухода. И если мисс Блейкли намерена оставаться здесь, то ей, без сомнения, понадобится ночная сиделка.

–Так почему же вы не наймете ей ночную сиделку? У вас с ней пока хлопот было немного.

–Молодой человек, вы, я вижу, за словом в карман не лезете, но, полагаю, вы знаете, что сиделке нужно платить.

–Платить? Ведь мы уже и так платим предостаточно.

–За специальную сиделку вы ничего не платите. Беда с вами, людьми, побывавшими в армии,– вы, кажется, вообразили, что все должны получать бесплатно.

–Я ничего не собираюсь получать бесплатно. Мы платим за все, и платим в срок!

–Так вот, если мисс Блейкли собирается здесь оставаться, то надо платить еще за специальную сиделку.

–Хорошо, мы заплатим за специальную сиделку. Сколько это будет стоить?

–Мне придется выписывать ее из Леуры, значит, оплачивать ее проезд, ну и с другими расходами это составит девять фунтов в неделю.

Барт замолчал и смотрел на хозяйку не в силах выговорить ни слова.

Хозяйка взглянула на него с мрачным удовлетворением. Да, это поубавило у него спеси, у молодого нахала!

Она победоносно улыбнулась.

–Ну так что, будем брать сиделку?

У Барта так и чесались руки; на мгновение он ощутил желание схватить ее за жилистую шею и душить, душить, пока из нее дух вон не выйдет, так, как учили их в джунглях. Перед глазами у него поплыл красный туман, и в этом тумане колыхалось лицо хозяйки, словно какаято пожелтевшая ягода на длинной ножке. Он снова с трудом остановил на ней взгляд. Подавив в себе гнев, он попы тался заговорить примирительно.

–Ну, конечно, хозяйка… – голос прозвучал, как чужой.– Мы, наверно, сможем найти еще кого-нибудь. Ну, не квалифици рованную сиделку, а просто кого-нибудь, кто бы за ней присмат ривал.

–Если уж мы нанимаем сиделку, то это должна быть только квалифицированная сиделка. Я должна думать о репутации своего санатория, а если мы наймем квалифицированную сиделку, это будет стоить примерно девять фунтов в неделю дополнительно.

Последнее слово она произнесла с особым ударением.

–Но это нам не по силам, вы ж отлично знаете, что это нам не по силам.

Хозяйка, видимо, хотела пожать плечами, но в ожесточении просто дернула плечом.

–В таком случае вам придется забрать ее отсюда.

Барт растерянно смотрел на нее.

–Но доктор Мёрчисон Лейд сказал, что она по крайней мере должна еще три месяца оставаться в постели.

–Не в моем санатории. И не в том состоянии, в каком она сейчас находится. И доктор Мёрчисон Лейд отлично знал, как обстоит дело, когда уезжал отсюда вчера. Я ему об этом заявила совершенно ясно.

Барт едва не выругался, когда вспомнил, как уклончиво доктор советовал ему переговорить обо всем с хозяйкой. Ох, и свинья же этот доктор!

–Ну,– прервала его размышления хозяйка,– когда же вы ее заберете?

–Заберу? В таком состоянии, как сейчас? Вы хотите сказать, что вы сможете выгнать девочку в таком состоянии, как сейчас, когда ей и деться некуда?

Хозяйка снова пожала плечами.

–Это не мое дело, куда она денется.

–Но это ж бесчеловечно.

–Таковы правила. Я беру сюда больных на определенных условиях. Если состояние их здоровья настолько ухудшается, что они не могут за собой смотреть, они или берут специальную сиделку, или уезжают. Если вы за специальную сиделку платить не можете, то я закажу карету скорой помощи, и вам придется забрать мисс Блейкли домой. И вам лучше связаться сейчас с ее сестрой и предупредить ее, чтоб она знала, когда встречать больную.

Барт подумал о единственной пятифунтовой бумажке, что оставалась у него до следующей получки.

–А надолго ей понадобится сиделка?

–Неизвестно. Пока она будет в таком состоянии.

–Что, если я оплачу пока за неделю, чтобы мы могли обдумать, что еще можно предпринять.

–Хорошо, но деньги лучше сейчас оставьте. Мне приходится сразу платить сиделке за ее работу, и я не хочу влезать в долги.

–Я вам оставлю пять фунтов. А остальные сестра мисс Блейкли привезет в субботу. Я ж не мог ожидать, когда сюда собирался, что у меня тут с ножом у горла будут требовать эти паршивые деньги. Я думал, здесь больница, а не притон грабителей.

Глаза хозяйки угрожающе сверкнули под очками.

–Подобные разговоры к добру не приведут, и ни вам, ни мисс Блейкли пользы от них не будет. Еще раз напоминаю вам, что здесь не госпиталь.

–Еще бы, оно и видно! Я бывал в военных госпиталях, и если бы вы там попробовали так за больными ухаживать, вас бы под трибунал отдали, и вы, черт подери, этого вполне заслуживаете.

–Вы при мне не чертыхайтесь, пожалуйста! Я у себя этого не потерплю. Вы не в армии. Прошу вас не забывать об этом.

–Ха, санаторий!– У Барта гневно раздувались ноздри.– Одно название, что санаторий! Да вы элементарных правил гигиены не знаете, что ж касается ухода…

–Хватит! Я и так уж нарушила свои правила и разрешила подержать здесь немного мисс Блейкли, пока вы все не устроите. И да будет вам известно, я это только потому и сделала, что у вас ни у кого и денегто нет, знаю я вас. В прошлый раз, когда случилось подобное, я просто заказала карету скорой помощи и отослала больную в частную больницу в Сидней, а когда она была уже в пути, я известила об этом ее родных. Если бы я была поумней, мне и сейчас надо было так же поступить, вместо того чтоб стоять здесь и позволять, чтоб меня всякий нахальный молокосос, вроде вас, оскорблял.

–Ято думал, ваши больные преувеличивают, когда говорят, что вы просто паршивая старая жадина, но они, оказывается, правы.

–Еще одно такое оскорбление, и я на вас в суд подам! И скажите спасибо, если мне на вас и так за долги не придется подавать. Не забывайте, что вы еще за этот месяц не платили.

–За этот месяц мы заплатим, как только придет счет, так же как платили и за все другие месяцы. Одному богу известно, как это вы такую сумму нагоняете.

–В счетах мисс Блейкли нет никаких незаконных поборов: шесть гиней это только за постель и питание. И я хочу, чтоб вы раз и навсегда поняли, что если вам здесь не нравится, можете забирать больную куда угодно. И если бы сама мисс Блейкли вела себя разумно, она бы так не болела. Зачем это ей понадобилось в прошлое воскресенье снова выпрашивать у сестры Воон разрешения идти на скамейку у дороги, после того как она в постели несколько дней провела? После этого я вообще умываю руки.

Барт смотрел на нее, ничего не видя и не понимая.

–А теперь давайте внесем ясность,– хозяйка продолжала говорить, украдкой взглянув, отчего же он вдруг замолчал.– Если вы оплатите услуги сиделки, я разрешу мисс Блейкли побыть здесь эту неделю, но ни минуты больше. Если же вы не оплатите, я вызову скорую помощь из Катумбы и отправлю мисс Блейкли в Сидней завтра же утром. А сейчас я не могу больше терять с вами время. Вы можете войти к ней, но не говорите слишком много, а ей вообще не позволяйте говорить. Она очень больна.

Хозяйка пошла прочь, потом обернулась.

–И запомните: не огорчайте ее. Когда освободитесь, можете зайти ко мне в кабинет и внести, сколько сможете, в счет платы сиделке за неделю. А я закажу машину, чтоб она пришла к вам ровно через неделю – день в день.

–У вас совести нет. Куда же я заберу ее?

–Это меня совершенно не касается. Как только она отсюда уезжает, за нее отвечаете уже вы. Вы, кажется, вообразили, что у меня тут благотворительное заведение. Так вы ошибаетесь.

Барт засмеялся, и этот резкий смех заставил обернуться всех больных на веранде, которые до этого старательно отворачивали головы.

–О нет, уж чем здесь не пахнет, так это благотворительностью!

Хозяйка, не оборачиваясь, быстро пошла прочь, выпрямив свою тощую фигуру – будто аршин проглотила. Барт стоял, крепко вцепившись в перила веранды и прислушиваясь к чемуто, сам не зная к чему: то ли к шуму в ветвях деревьев, то ли к шуму крови, стучавшей ему в виски.

III

Барт вошел в комнату. В первое мгновение он видел только глаза Джэн, широко раскрытые глаза, устремленные вдаль, лишенные всякого выражения. Казалось, она видела перед собой незнакомого человека. Его поразила перемена, происшедшая в ней с прошлого воскресенья. Личико у нее сжалось, глаза горели лихорадочным блеском. Она смотрела, как он неловко ступает, направляясь к ее кровати, и в глазах ее не зажглось даже искорки чувства. И когда он пододвинул стул и сел рядом с ней, ее потускневший взгляд был все еще прикован к его лицу. Барт взял ее пылающую ручку в свои холодные ладони. Он услышал ее хриплое и частое дыхание, увидел, как напрягаются жилки у нее на шее. Губы у нее пересохли и потрескались, а когда кашель сотрясал ее тело, лицо у нее кривилось от боли, и она отвора чивалась к стене.

Мучимый сознанием своей вины, он видел в ее невольном болезненном жесте отказ от всего, что было между ними, как будто нечто более глубокое, чем простая ее осведомленность, выдало его с головой. И в этот момент он почувствовал свое одиночество. Он знал, что без Джэн для него нет покоя, нет мира, нет удовлетворения.

Сердце его обожгло болью, слезы, переполнив глаза, упали ей на руку. Он почувствовал, как эта рука пошевелилась в его ладонях, потом ощутил ее руку на своей щеке, на ресницах. Он нагнул голову, стыдясь встретить ее взгляд, и услыхал ее шепот:

–О нет, Барт, нет!

–Джэн, милая!..

Он поднес ее руку к своим губам и увидел, как теплеет ее взгляд, почувствовал, как обмякла в его руках ее рука, как ослабло напряжение в ее теле. Он не мог произнести ни слова и только держал ее руку, как будто это могло удержать ее в жизни.

Время шло незаметно, потом он с трудом заставил себя под няться с места и сунул руку в карман.

–Я принес тебе подарок, Джэн.

Когда он вытащил маленький бархатный футляр, глаза ее потемнели от какогото невысказанного, необычного волнения. Он открыл футляр, и бриллиантик в оправе засверкал. Она смотрела на него, приоткрыв губы, но глаза ее ничего не выражали, словно это не имело сейчас для нее никакого значения.

Барт с трудом проглотил комок в горле.

–Нравится?

Джэн не ответила. Он вынул кольцо из футлярчика и надел ей на третий палец левой руки. Оно было велико и болталось на худом пальчике, хотя косточка и мешала ему спадать совсем. Джэн медленно подняла руку, как будто кольцо сделало ее слишком тяжелой и у нее не хватало сил поднять ее. Постепенно безразличие и пустота сменились в ее глазах удивлением, радо стью.

–Нравится?– настойчиво повторил Барт.

Она медленно перевела на него взгляд, и ее высохшие губы тронуло какоето бледное подобие улыбки.

–Красивое,– слабо выдохнула Джэн.– Только тебе не нужно было… Столько денег…

–Да теперь, похоже, единственный способ, чтоб мне разрешили здесь околачиваться, так это зарекомендовать себя твоим официальным ухажером.

Барт старался говорить веселым тоном, но ее улыбка мучительно пронзила его сердце, и комок снова подступил у него к горлу.

–Так тебе, правда, нравится?

Она едва заметно кивнула головой.

–А то, если не нравится, я его обменяю.

–Нет,– глаза ее протестующе вспыхнули, и она поднесла руку к губам, словно оберегая кольцо. Потом взгляд ее снова потух.– Но… но… столько денег…

–Ах, это!– он громко рассмеялся.– Мне наследство привалило.

Ее маленькая ручка покрыла его руку, лежащую на постели; она недоверчиво смотрела на него.

–Где ты достал деньги?

Заметив, как посерьезнело ее лицо, он тоже сразу стал серьезным и понял, что должен сказать ей правду.

–Откровенно говоря, я заложил свой фотоаппарат.

Она удивленно взглянула на него.

–Неужели тот симпатичный аппаратик?

–Тот самый!

–О Барт!

Слезы катились у нее по щекам.

–Ради бога, милая, не плачь,– уговаривал Барт.– Если ты будешь плакать, они меня отсюда выгонят. Скажут, что я тебя расстраиваю.

Он нежно вытер ей слезы. Потом лицо ее скривилось от приступа душевной боли.

–Боюсь, я уже больше не пахну, как роза,– прошептала она стыдливо,– меня несколько дней не умывали.

Он отвел со лба ее свалявшиеся, взмокшие от пота волосы, и сердце его переполнилось гневом против жестокости тех, кто оставил ее лежать вот так и даже не помог ей умыться. Как бы ему хотелось свернуть шею этой хозяйке. Слова хозяйки пришли ему на память и потрясли его с прежней силой. Он вдруг ослабел от страха. Как ни больна сейчас Джэн, он должен узнать, видела ли она его в то воскресенье, и если видела, то… самые фантас тические предлоги, причины, отговорки приходили ему на ум. Он должен разуверить ее во всем.

–Джэн,– проговорил он тихо и настойчиво: миссис Карлтон, старательно делавшая вид, что спит, не должна была слышать этого,– Джэн, хозяйка говорит, что ты простудилась, когда встречала меня у скамьи возле дороги в то воскресенье. Это правда?

Джэн подняла на него взгляд, и он ничего не мог прочесть в этом взгляде, кроме любви.

–Нет, я не ходила. Я ждала тебя в саду – там, где ты нашел меня.

Эти слова окончательно истощили ее силы. Она улыбнулась ему, подкрепляя своим правдивым, доверчивым взглядом эту ложь. Он с облегчением перевел дух.

Глаза ее медленно закрылись. Даже во сне она прижимала руку с кольцом к щеке. Другая ее рука оставалась в его ладонях. Он чувствовал, как сквозь окружавшую ее завесу боли и наркотиков на него изливается ее любовь. И в шаткости, тщете и неустойчивости живого мира единственной реальностью для него была сейчас Джэн.