Глава двадцать восьмая

А в четверг Дорин позвонила ему и сказала, что у Джэн обострилась болезнь. Барт сначала не поверил. Не может быть, да она никогда так хорошо не выглядела, как в прошлое воскресенье! Никогда еще он не видел ее такой веселой. Да и вообще такого счастливого дня у них не было уже много месяцев. Она ни разу столько не смеялась с тех самых пор, как заболела. Когда он приехал, она ждала его в саду, и выглядела она здорово. И одета она была в свою обычную одежду, как когдато. Дорин прервала его резким от волнения голосом:

–Ну, как бы там она ни выглядела в прошлое воскресенье, сейчас она очень больна. У нее плеврит. Они уложили ее в постель, совсем.

–Но… но…

Мысли его были в смятении. У него было такое чувство, будто его вдруг изо всех сил ударили в солнечное сплетение. Да нет, это просто чушь. Ведь прошлое воскресенье как будто вознаградило их за долгие месяцы тревог и волнений. Он вернулся оттуда, чувствуя, что запутанный клубок его жизни наконец распутался.

В воскресенье оба они были на вершине счастья. А теперь у Джэн обострение. Он был уже достаточно знаком с санаторским жаргоном, чтобы понимать, что обострение могло означать что угодно.

Он не мог этому поверить. Он пытался сосредоточиться и вникнуть в то, что говорила ему сейчас Дорин.

–После разговора с Леонардом я позвонила хозяйке.

–Что она говорит?

–Да все, что они говорят в таких случаях. Что при туберкулезе никогда ничего нельзя сказать наверняка, что Джэн прекрасно поправлялась, но что от таких вещей никто не застрахован.

–Врач ее осматривал?

–Да. Они вызвали местного врача, и он сказал, что она переутомилась. Перенапряжение. И что было еще какоето нервное потрясение. Я сказала ему, что, насколько я знаю, никакого нервного потрясения у нее не было.– Голос Дорин звучал очень уверенно.

Барт молчал. Он ощутил, как похолодело у него внутри и страх стал закрадываться ему в жилы.

–Да, верно,– сказал он хрипло.– Конечно, она расстроилась изза того, что я не приехал в прошлое воскресенье, но когда я позвонил ей по телефону, она сказала, что все отлично понимает.

–Ах, это!– Дорин отмахнулась.– Конечно, она немножко огорчилась вначале, но ненадолго, ведь Джэн разумная девушка.

–Что он еще сказал об этом ее потрясении?

–Да много всякой чепухи. Я думаю, он просто паникер,– Дорин говорила теперь вяло, утомленно,– думаю, что он все это говорит просто так, чтобы сказать чтонибудь. Кроме того, эта старая паскуда хозяйка была так отвратно настроена, что я вообще из нее ничего выудить не могла.

–Она не сказала, в чем же там всетаки дело?

–Я не все поняла из того, что она говорила, но, во всяком случае, звучало все это весьма серьезно, и она жаловалась на то, что нужен специальный уход, и на то, что с Джэн много хлопот. Ей нужна специальная сиделка.

–Так почему же, черт подери, она не приставит к ней няню?

–Я ей сказала, так она мне чуть голову не откусила. Говорит, что если нам не нравится, то можем забирать ее домой.

–Ну и ну!

–Еще слава богу, Мёрч, ее врач, туда едет на этой неделе, он ее сегодня осмотрит, а я ему завтра с утра позвоню и договорюсь о приеме. Это, помоему, будет лучше всего, как ты думаешь?

Он чтото пробормотал ей в ответ. Ему вспомнилась Джэн. Он вспомнил ее такой, как она ожидала его в воскресенье на нижней дорожке сада: ветер играет ее волосами, глаза сияют, цвет ее зеленого пальто гармонирует с несмелой зеленью молодой листвы. Это была снова прежняя Джэн, и жизнь разворачивалась перед ними в эту минуту – обе их жизни, в которых он видел уже и ее выздоровление и их любовь.

Дорин торопила его.

–Это будет лучше всего, как ты думаешь?

–Да, конечно, лучше всего.

–Конечно, это обойдется в лишнюю гинею, но я думаю, что оно того стоит, как ты думаешь?

–Ну, конечно же, стоит.– Глодавшее его чувство вины придало особую силу этому его заверению.

–Я уже весь свой отпуск использовала. Попробую взять за свой счет или просто возьму выходной и поеду в санаторий.

Барт оперся о стенку душной телефонной будки.

–Послушай, я все устрою. Ты не беспокойся. Я сам повидаю Мёрча в девять и успею на поезд в горы. Я там все разузнаю. А с тобой мы увидимся завтра вечером.

–О Барт!– проговорила она с облегчением.– Спасибо тебе большое.

Барт в какомто потрясении вышел из будки на яркий весенний солнцепек. Его мутило.

–Боже ты мой!

Голос Чиллы немного отрезвил его.

–Вид у тебя совсем хреновый. Что случилось?

Барт повернул к нему испуганное и недоумевающее лицо.

–Она заболела.

–Кто, Джэн?

Барт кивнул. Теперь, когда он сумел чтото сказать, чувство тошноты малопомалу утихло. Дубленое лицо Чиллы казалось встревоженным.

–Да, Джэн. Говорил сейчас с ее сестрой.

–Помоему, ты только вчера сказал, будто она успешно поправляется?– удивленно проговорил Чилла.

–Она и поправлялась. А теперь вот вдруг стало хуже.

–Ну ладно, хныкать нечего!– Чилла сдвинул панаму на затылок и тряхнул светлым чубом.– Послушька, у меня там в шкафчике есть бутылка этой отравы. Пойдем и хлебнем по маленькой. Похоже, что тебе теперь это нужно.

Они украдкой прокрались в спальный барак, стараясь не попа даться на глаза сержанту. Чилла оглянулся в последний раз и хрипло прошептал:

–Если эта щучья морда нас поймает, придется выпить еще раз. Он сегодня мне в печенки въелся.

Они пробрались в барак незаметно. Чилла пошарил в своем вещмешке и вытащил бутылку виски, завернутую в грязную рубаху. Он налил в кружку крепкого пойла и передал Барту.

–Ну, глотай, может, у тебя хоть вид будет не такой смурной.

Барт благодарно проглотил обжигающий напиток и задержал дыхание. Чилла налил себе и тоже проглотил. Они снова выскользнули на двор.

–А теперь пойдем лучше ко мне в мастерскую и сделаем вид, что мы работаем,– предложил он,– и если эта щучья морда сунет сюда свой любопытный нос, то у нас все в порядке будет. Мне больше без увольнения оставаться не хочется.

Открыв капот, они склонились над мотором огромного грузо вика, перебирая в руках свечи, и Барт пересказывал Чилле все, что сообщила ему Дорин.

–Ну да?– Чилла был потрясен.– Это теперьто, когда она выздоравливать стала? И что ты собираешься делать?

Барт выпрямился.

–Хочу смыться сейчас же. Мне еще нужно сделать коечто до отъезда, а утром у меня не будет времени. Поезд отправляется около десяти.

Чилла подошел к дверям мастерской и украдкой осмотрелся.

–Я пройдусь и посмотрю, чисто ли там на горизонте, если ты хочешь заскочить и собрать там в бараке, коли что надо.

–Да, надо.

–Порядок. Я тебя жду.

Барт отправился в спальную, сделав крюк, чтобы ввести в заблуждение начальство, если оно встретится на пути. Ему надо было пошарить у себя в вещмешке, и он вдруг почувствовал, что даже если все сержанты, сколько их есть, вылезут на дорогу и захотят остановить его, им это не удастся. Барт вытащил фотоаппарат и любовно повертел его в руках. Он знает одно место, где можно получить за него сорок фунтов, если повезет. Барт сунул аппарат в карман и пошел обратно. Грузовик, который чинил Чилла, с ревом выезжал из мастерской. Капот его радиатора был все еще поднят. Машина медленно тронулась по дороге к главным воротам.

–Живо, живо!– Чилла указал на место в кабине.– Чем скорее мы проскочим ворота, тем лучше.

Барт колебался.

–Ты ж влипнешь.

–А, брось ты! Прыгай сюда скорей, пока никто не видел. Хорошо еще, если этот паршивый драндулет не развалится раньше, чем мы из ворот выедем.

Грузовик дребезжал по залитой гудроном дороге. Чилла высунулся из кабины и крикнул часовому у ворот:

–Надо дотащиться на ней до подъема, посмотреть, как она пойдет. Если взорвется по дороге, скажи, друг, что мы погибли, выполняя свой долг.

Часовой крикнул им чтото на прощание, и грузовик еще сильнее задребезжал на крутом подъеме.

–Ну и ну!– Чилла даже присвистнул.– Если на ней еще после этого можно будет хоть с места сдвинуться, то это будет просто чудо из чудес. Пока я буду наверху разворачиваться, ты прыгай. Я машину поставлю так, чтоб ты мог за угол заскочить, и тебя никто не заметит. А потом, если она по дороге не заглохнет, я ее обратно в гараж загоню, и никто и не допрет, что к чему.

Барт выскочил из машины и, проскользнув за угол, скрылся за забором. Потом бросился бежать к трамвайной линии по ту сторону холма.

Трамвай грохотал вдоль бульвара Энзэк Пэрейд, направляясь к центру. Потрясенный сообщением Дорин, Барт до сих пор не мог поверить, что все это так. Это бессмысленно. Ведь не может же человек вот так просто заболеть. Тем более если он выглядит так, как выглядела Джэн в прошлое воскресенье. А если всетаки может? И он припомнил тот далекий, будто из другой жизни вечер, когда они танцевали вдвоем на пароходике, и Джэн, такая легкая, полная жизни, двигалась в ритм музыке. А потом в квартирке – в его объятиях… и вдруг… Нет… Он отбросил это воспоминание, воспоминание, к которому ему никогда не хотелось возвращаться: Джэн, судорожно прижавшаяся к его плечу, приступы кашля, которые, казалось, разрывали ей грудь. Кровь… Нет, это не может повториться. Это невозможно.

Так что же произошло? Они чтото говорили о нервном потрясении. Но что же могло ее так огорчить? Чтонибудь в санатории? Всем своим существом он мучительно стремился найти ответ на этот вопрос. Неужели она догадалась насчет Магды? Он отбросил эту мысль. Каким образом? Да нет, это невозможно. Ничто в его поведении не могло выдать его. Он готов поручиться. И никто не мог насплетничать ей об этом. Он был очень осторожен. Нет, какая бы там ни была у нее интуиция, ничто не могло насторожить ее. Вероятно, это все изза той самой неуверенности в его чувствах, которая так часто мучила ее раньше, еще до болезни, той самой неуверенности, на которой он так любил играть раньше. Ну, да ладно, он больше на этом играть не собирается, и если ее это беспокоит, он с этим покончит. Вот те крест, покончит!

Он пошел в лавку на Каслристрит и выложил на прилавок фотоаппарат. Человек за прилавком взял его и внимательно осмотрел, не говоря ни слова. Прежде всего он тщательно проверил объектив. Попробовал механизм. Посмотрел через видоискатель. Наконец поднял взгляд, явно удовлетворенный осмот ром.

–Хороший аппарат. Сколько вы за него хотите?

–А сколько вы дадите?

Продавец закрыл аппарат и, держа его на ладони, поглядел на него и задумчиво пожевал губами.

–Тридцать фунтов.

–Я хочу сорок.

–На тридцати пяти сойдемся?

–Идет.

Барт сложил хрустящие бумажки и аккуратно спрятал их во внутренний карман. Витрина лавки была забита серебром, драгоценностями, кольцами. Он остановился, глядя на кольца. Некоторые выглядят вполне прилично. Никогда не догадаешься, что подержанные. Но нет, эти не подойдут. Джэн не нужно ничего подержанного. Нет, нет, эти не годятся.

Он свернул в пассаж и постоял перед другой лавочкой, поменьше. На его неискушенный взгляд все кольца в ярко освещенной витрине казались одинаковыми. Те, на которых стояла цена пятьдесят фунтов, выглядели ничуть не лучше тех, что стоили тридцать. Наверно, какаято разница и была, но он мог истратить максимум тридцать пять фунтов, желательно даже тридцать. Если он истратит тридцать фунтов, тогда у него еще пара шиллингов останется до получки и не придется снова грабить Чиллу.

Он бродил по пассажу, заглядывая в ярко освещенные окна ювелирных лавочек. Бриллиантовые кольца, разложенные на бархате, казались разными по размеру и рисунку, но он не знал, чем измеряется их ценность. Ему понравилось только одно, но на нем не было цены. Оно было выставлено особняком на куске голубого бархата, и скрытый источник света был расположен так искусно, что под его лучами камень вспыхивал синим и желтым огнем. Оно было немножко похоже на то, что носила Магда, но поменьше. Это воспоминание подсказало ему, примерно сколько оно должно стоить, и он больше уже не собирался спрашивать о его цене. Все, что носила Магда, стоило кучу денег. Нет, конечно, она никогда не говорила ему об этом, но он и сам был не такой уж темный, чтобы, видя чтонибудь, не догадаться, хорошая это вещь или нет.

Барт вышел на улицу и остановился перед маленькой витриной, за которой какойто лысый мужчина склонился над часами, зажав в глазу инструмент, похожий на маленький бинокль. В витрине было совсем немного предметов: несколько опалов на подносе, парадругая часов и цепочек и с полдюжины колец. Было чтото домашнее в этой лавочке, наводившее на мысль о честной торговле, она не была похожа на лавки, где все разложено напоказ с явной целью заманить тебя и непременно, во что бы то ни стало всучить тебе свой товар.

Барт вошел, и ювелир, оторвавшись от работы, поднял на него взгляд. У него было бледное опухшее лицо, и его выцветшие глаза долго не могли остановиться на Барте после напряженной работы над часовым механизмом.

–Ну и что?– Голос его звучал устало, но его полная фигура, его распахнутый жилет и рубаха с закатанными рукавами дышали какимто дружелюбием.

–Покажите мне кольцо.

–Какое?

–Кольцо с бриллиантом.

–Аа!– Он протянул руку к витрине и вынул маленький поднос с подушечкой, на которой были закреплены шесть колец. Барт беспомощно взглянул на них, чувствуя себя довольно глупо.

–Полагаю, это для молодой женщины?

–Совершенно верно.

–Ну что ж, молодыми мы бываем раз в жизни. Мерка с пальца у вас есть?

–Нет. Даже не подумал об этом.

Ювелир пожал плечами.

–Вот так всегда. Может быть, ваша девушка придет и сама померяет какоенибудь из этих колец.

–Она не может. Она и не знает, что я покупаю ей кольцо.

Ювелир пытливо взглянул в его суровое молодое лицо, проре занное слишком глубокими для его возраста складками.

–Тогда, может, вы возьмете одну вот из этих карточек и примерите, чтоб не вышло ошибки? Так обычно определяют размер.

–Да нет,– Барт взял одно из колец и внимательно осмотрел под лампой над прилавком.– Сколько за это?

–Это двадцать пять фунтов, вон то – тридцать пять, а вот это пятьдесят пять фунтов.

Барт глазел на эти кольца в тщетной надежде разобраться, какое же из них всетаки лучше. Он пожалел, что с ним не было Магды, она могла бы помочь ему, но он поспешно прогнал эту мысль, словно она жгла его.

–Фальшивые?

–Вы имеете в виду бриллианты?

–Да.

Ювелир тихо, почти беззвучно хохотнул.

–Дорогой юноша, неужели вы думаете, что какойнибудь ювелир ответит вам «да»?

Барт в отчаянии смотрел на кольца. То, что стоило пятьдесят пять фунтов, выглядело точно так же, как то, что стоило двадцать пять, только чуть больше украшений. Барт взял его и повертел между пальцами.

–Вы ничего не понимаете в кольцах?

–Ничего.

–И, насколько я понимаю, вам нужно обручальное кольцо?

–Да.

–Сколько вы собираетесь на него истратить?

–У меня остается тридцать пять фунтов до следующей получки, и я не хотел бы тратить больше тридцати.

Ювелир снова усмехнулся.

–А вы откровенный малый.

–Не знаю, откровенный или нет, а только это все деньги, что у меня есть, и мне хотелось бы получить за них чтонибудь приличное.

Он замолчал, продолжая крутить кольцо между пальцами, пытаясь представить его на пальце у Джэн и прикинуть, подойдет оно ей или нет.

–Послушайте,– сказал он наконец,– моя девушка в больнице: она страшно больна. Утром я отправляюсь первым поездом в горы – навестить ее, ясно?..

Ювелир кивнул.

–И если я обнаружу потом, что вы мне подсунули подделку, я вернусь и сверну вам голову, ясно?

–Ясно.

Глаза ювелира превратились в настоящие щелочки на рыхлом лице.

–В горы, вы говорите? Тогда надо найти чтонибудь особенно красивое. Нет, не это,– он отобрал у Барта кольцо.– Это не подходит вам изза цены, а я не могу продать его дешевле. Вот это…

Он открыл ящичек под прилавком и вынул три кольца в мале нькой коробочке.

–Вот это.

Он протянул кольцо Барту.

–Оно стоит тридцать пять фунтов, можете сами взглянуть на ярлык. Красивый камешек, и оправа красивая. Только один камешек, заметьте, поэтому вы столько и платите. Красивое колечко. И хорошего вкуса, так что вашей девушке не стыдно будет показать его кому угодно. Отдаю вам его за тридцать фунтов.

Барт с сомнением взял в руки кольцо. Единственный камешек ярко сверкнул при свете ламп. Похоже, что оно и правда хорошего вкуса, но выглядит оно чертовски маленьким для тех тридцати монет, что оно стоит.

–Беру его, но помните, что я сказал.

Ювелир снова хохотнул.

–Помню. Если оно не подойдет или если оно ей не понравится, приносите его обратно, и мы подумаем, чем бы его заменить. Да, и возьмите карточку размеров с собой, на всякий случай.

–Спасибо.

С минуту Барт постоял в нерешительности, потом взглянул на большое доброе лицо ювелира, и у него самого лицо скривилось в вымученной улыбке.

–Спасибо,– повторил он, пряча кольцо в карман, и вышел на улицу, где уже сгущались сумерки.