Глава семнадцатая

Он часто читал вслух для миссис Карлтон, а Джэн слушала, но обычно, когда он, как сегодня, читал стихи, она прислушивалась только к звучанию его голоса, к музыкальному ритму строк, не вникая в их смысл. Сегодня же слова вдруг поразили ее своей мучительной горечью:

Я пришелец, я чужой

В мире, созданном не мной…

У нее даже дыхание перехватило от внезапно открывшегося ей страшного смысла этих строк. Как будто о ней написано. Как можно было так точно угадать ее чувства? Пальцы ее лихорадочно сжали спицы. «Я не вынесу этого.– Она даже съежилась в своей постели.– О, скорей бы он закончил!»

И, словно угадав ее мысли, Леонард поднял голову.

–Ну, я думаю, хватит с нас Хаусмана на сегодня, -сказал он, закрывая книгу.

(Xаусман Альфред (1859–1936) – английский поэт.)

Миссис Карлтон взглянула на Джэн, потом снова на Леонарда:

–Я тоже так думаю.

Леонард откинулся в шезлонге, наблюдая за Джэн, которая, с ожесточением уйдя в работу, вязала пуловер для Барта. В глубоко посаженных глазах Леонарда была легкая усмешка.

–Посмотрите на мисс Блейкли. Она еще не постигла искусства ничего не делать.

Миссис Карлтон с нежностью взглянула на Джэн.

–Боюсь, что никогда и не постигнет. Чтото не верится, что она впадет когданибудь в такую же праздную апатию, как мы, здешние завсегдатаи.

Джэн покраснела. Она всегда краснела, когда говорили о ней.

–Да нет, право же, миссис Карлтон, не в этом дело. Просто мне хочется… хочется чемнибудь заняться.

Мысли ее вернулись к дням, проведенным в лачуге. Она вспомнила, как бросалась в огромные волны прибоя, как солнце на пляже припекало ей кожу, как они заплывали далекодалеко по глади озера, как потом карабкались на деревья – просто так, изза переполнявшего их острого чувства радости, как они с Бартом плыли на лодке по озеру, а потом завтракали – отбивными, поджаренными на решетке, и кар тошкой, печенной в золе.

–Не могу я лежать вот так!– вырвалось у нее вдруг.– Не по мне это.

Она пнула ногами одеяло.

–Я тебя понимаю, Джэн.– Глаза у миссис Карлтон были грустные.– Порой мне кажется, что нас заставляют слишком много отдыхать. «Отдых,– долбят они нам,– отдых и отдых».

–Вы это всерьез?

Джэн увидела, что Леонард перевел взгляд на миссис Карлтон. И, глядя на него сейчас, она вдруг сделала неожиданное открытие: в лице его не было больше насмешки, в это мгновение в нем была лишь безграничная нежность. В этот миг на лице его появилось выражение, которого она никогда не видела у него раньше. «Вот так, наверное, выглядит отчаяние,– сказала она себе,– но нет, здесь не одно отчаяние, здесь отчаяние и восторг».

Потом насмешливая маска снова вернулась на его лицо. Он передал им сигареты и, закурив, откинулся поудобней в кресле.

–Когданибудь,– сказал он,– я напишу диссертацию о психологическом воздействии отдыха: отдых в мире туберкулеза заменяет все остальные добродетели, умение отдыхать само по себе требует таланта, который соответ ствующим упражнением может быть доведен до степени гени альности.

«Как они могут так спокойно говорить об этих вещах?– подумала Джэн.– У них мозг работает подругому. Они на вещи смотрят подругому. Да, я действительно чужая здесь, в этом созданном не мной санаторном мире, куда меня заточили. Это мир теней, и люди в нем только призраки. Порой кажется, что только я здесь живая».

В комнате воцарилось молчание, и слышно было лишь, как Леонард попыхивал трубкой, выпуская целую цепь дымовых колечек, которые проплывали друг через друга, сливались, а потом растворялись в воздухе.

Миссис Карлтон задумчиво кивнула.

–Помните, в «Макбете» говорится: «Не можешь исцелить болящий разум». Может быть, Макбет тоже не мог отдыхать.

–Но мой разум вовсе не болен,– горячо заспорила Джэн и почувствовала, что слезы подступают у нее к глазам.

–Конечно, нет. Я только привела пример. Хотя мне кажется, что все эти мучительные сомнения, которые начинают нас осаждать, как только мы решаем отдохнуть,– это тоже болезнь, ничуть не лучше туберкулеза, что засел в наших легких. Посмотритека на нашу флегматичную Роду, какая она беспечная, беззаботная. Когда она сюда приехала, болезнь у нее была сильно запущена, а теперь она того и гляди всех нас позади оставит.

–Роду ничто не беспокоит,– сказал Леонард,– даже то, что Джордж Армстронг влюблен в нее по уши. А у бедняги повышается температура и дела идут явно плохо.

В санатории не было тайн. Все знали все друг о друге. «Их взгляды хуже, чем рентгеновские лучи,– подумала Джэн возмущенно,– эти санаторские ветераны знают все, а о чем не знают – догадываются». Догадываются ли они, что с ней?

–Мне кажется, Рода должна поправиться,– задумчиво, как будто думая о чемто своем, произнесла миссис Карлтон.

–Конечно, поправится, потому что Рода – существо без мыслей. Просто красивое животное,– Леонард произнес это с категоричной убежденностью.– Она ест, как голодное животное. Она спит с безмятежностью усталого животного и живет простыми, незамысловатыми радостями животного. Как Рэфлз…

Он присвистнул хозяйскому псу, который вбежал в комнату, часто постукивая лапками. На его курносой мордочке сквозь путаницу шерсти возбужденно сверкали глазки. Рэфлз задержался на мгновение, снисходительно принимая ласку Леонарда, а потом засеменил прямо к постели миссис Карлтон. Он положил на ее кровать передние лапы и, опустив на них голову, уставился на миссис Карлтон с выражением бессмыс ленного восторга. Миссис Карлтон пощекотала ему нос.

–Ты бродяга, Рэфлз, но я тебя обожаю.– Она расчесывала длинную шерсть, спускавшуюся на глаза Рэфлзу, и пес вос торженно сопел.

–Если вы никогда не видели влюбленную собаку, вот она перед вами… – Леонард философски взирал на эту сцену.– Смешной какой пес!

–Зато милый,– миссис Карлтон потрепала его шелковистые уши.– Песик хочет шоколадку?

Рэфлз прикрыл глаза и облизнулся, когда она отломила от плитки кусочек шоколаду. Закатив глаза и роняя слюну, он захрустел шоколадкой, а покончив с ней, снова положил голову на кровать миссис Карлтон. Наконец, устав стоять на задних лапах, он в последний раз бросил на миссис Карлтон обожающий взгляд, улегся под ее кроватью и захрапел.

–Бедный Джордж,– произнесла миссис Карлтон с сострада нием.– Он славный парнишка, и я уверена, что Рода не желала ему зла.

Леонард пожал плечами.

–Это дела не меняет – результат один и тот же. Впрочем, все это скоро разрешится, независимо от него. Я слышал, как хозяйка говорила сестре Воон, что она звонила родственникам Джорджа и просила забрать его.

–Не может быть, он ведь так хорошо поправлялся до этого обострения.

–Все так. Но вы знаете, как здесь: он нуждается в уходе, а специальную сиделку он оплатить не может, и вот его выгоняют отсюда.

–Как это ужасно!– Джэн испуганно посмотрела на Леонарда.

–Ужасно, но факт. Я даже не знаю, что является бо льшим преступлением в глазах хозяйки: обострение или отсутствие денег?

Деньги… Джэн тошнило от этого слова. Здесь нельзя было ни на минуту забыть о деньгах. Больные вечно говорили о них.

–Чахотка – она обманщица,– продолжал Леонард, выпустив колечко дыма.– Сначала шесть месяцев. «Через полгода будешь здоров, как бык, или умрешь через год». Но ты не выздоравливаешь и не умираешь, а деньги твои тают, и, наконец, тебе ничего больше не остается, как, совсем отчаявшись, отправляться на заработки, чтобы, заработав, снова вернуться сюда. Если, конечно, ты не такой раздутый буржуй, как миссис Карлтон. У нее ведь денег куры не клюют.

Миссис Карлтон печально улыбнулась.

–Это все правда. Им бы теперь нужно было изменить старую поговорку и говорить поновому: «Кошелек и жизнь».

Джэн продолжала молча вязать. Сострадание к Джорджу Армстронгу сменил страх за собственное будущее А что, если и у нее будет обострение? Ведь у них не хватит денег, чтобы платить за сиделку. Как экономно она ни расходует, а пенсия ее просто тает. Всю зиму она только диву давалась, куда уходят ее драгоценные тридцать два шиллинга в неделю.

Даже не удается их на две недели растянуть, хотя миссис Карлтон, понимая все это, старалась какнибудь незаметно избавить ее от лишних расходов.

–Муж мне сюда выписывает все ежедневные газеты, так что мы можем читать и даже обмениваться новостями – они во всех газетах разные,– сказала както миссис Карлтон.– И тут у нас всегда полно книг по моей библиотечной подписке, так что мне только будет приятно, если есть с кем поделиться впечатле ниями от прочитанного.

И все же расходы Джэн росли. Ей было неудобно, если ее ваза для фруктов пустовала, потому что тогда миссис Карлтон заставляла ее брать фрукты из своей вазы. И каждый раз, когда ходячие больные отправлялись на прогулку в город, все давали им деньги на пирожные к чаю, ведь санаторская пища была такая однообразная и невкусная. Деньги таяли, и Джэн удручала мысль, что она так беспомощна и зависит от других, что она обуза для Дорин, обуза для Барта.