Глава тридцатая

Барт испытывал неловкость, сидя в вестибюле перед туберкулезным отделом департамента здравоохранения. В старомодном здании с мрачными серыми коридорами и грязными лестницами не было ничего, что могло бы вселить надежду в посетителя. Барт тупым взглядом уставился на плакаты, развешанные по стенам, но различал он только отдельные буквы, которые, словно языки пламени, плясали у него в глазах.

Что ему было до того, что от туберкулеза погибло больше народу, чем за две войны? Эти люди ничего не значили для него. Мысль о том, что другие страдали так же, как Джэн, только раздражала его. Эти тысячи, которые умирали ежегодно, значили для него не больше, чем значили имена и цифры из похоронных списков в прошлую войну. И только когда среди этих имен одно вдруг привлекало внимание – имя твоего дружка,– только тогда эти имена становились реальностью. Он в нетерпении отвернулся от плакатов. Они только страх на него нагоняли: ведь раз у них столько больных, они, вероятно, ничего не смогут сделать для Джэн.

Когда же наконец Барта пригласили в кабинет и он, войдя за врачом, присел у стола, нетерпение его достигло предела. Не ожидая вопросов, он выложил всю историю. Он рассказал ее коротко и резко. Врач слушал, пытливо глядя ему в глаза и время от времени перебивая его вопросами.

Воспоминание о цифрах на плакатах подхлестывало Барта – он должен убедить врача, что Джэн не такая, как все, что для Джэн это важнее, чем для других. И врач слушал так, будто он уже успел проникнуться сознанием чрезвычайности этого случая.

Он записывал некоторые подробности истории болезни Джэн.

«Не истории болезни Джэн,– хотелось закричать Барту,– не просто истории болезни, а истории жизни, жизни Джэн, моей жизни!»

Когда все сведения были записаны, врач сложил руки перед собой.

–Положение у вас, конечно, тяжелое,– заговорил он сочувственно.– Но самое большее, что я могу сделать сейчас для вашей невесты, это включить ее в списки больных, ожидающих места в санаториях Рэндуик, Уотерфол или Спрингвейл.

–А как скоро она сможет попасть туда? Я мог бы постараться достать денег, чтоб оплачивать сиделку еще некоторое время, что ж, я не против. А сестре Джэн, может, удалось бы убедить хозяйку, чтоб она подержала ее еще пару недель.

Врач медленно покачал головой, и жалостливая улыбка осветила его морщинистое лицо.

–Не думаю, чтоб из этого чтонибудь вышло, во всяком случае, насколько мне приходилось слышать, так не бывает. Скорую помощь она, вероятно, уже заказала. Нет, на это надежды нет. И ведь может месяц пройти, а может, и три месяца, прежде чем для мисс Блейкли освободится место в санатории.

–Боже правый, как же так, ведь она не может ждать три месяца, даже месяц не может ждать!

–Как это ни грустно, ей все же придется ждать.

–Но она больна, доктор, страшно больна.

–Да ведь и другие пациенты, ждущие места, они тоже боль ны. И я хотел бы, чтоб вы поняли сейчас, что и у других ожи дающих очереди столь же плачевные условия.

–Я верю, но ведь речь идет всего об одном месте.

–А освобождается в лучшем случае два места в неделю. Грубо говоря, это зависит от того, сколько там умирает людей.

–Но я не понимаю,– запинаясь, проговорил Барт,– наверняка в государственном санатории…

–В государственных санаториях не хватает мест. В неделю освобождается два места для пациентовженщин. Ваша невеста сейчас четырнадцатая по списку, и все тринадцать женщин до нее ждут, пока ктонибудь умрет и освободится место для них.

От ужаса у Барта сжалось сердце. Он облизнул пересохшие губы, тщетно пытаясь подыскать слова, чтобы объяснить врачу, почему его Джэн всетаки должно быть оказано предпочтение перед остальными тринадцатью.

–А если бы мы могли предложить плату? Ну, не столько, сколько мы платим в Пайн Ридже или сколько они там за сиделку просят, но какуюнибудь умеренную плату?

–Деньги здесь не играют роли. Как только вы попадаете в один из этих санаториев, вы освобождаетесь от расходов, но пока нет свободных мест, вы туда не можете попасть.

–Это ужасно. Страшней я ничего в жизни не слышал.

–Согласен с вами. Но вы думаете сейчас только о положении своей невесты и о своем положении. Мне же приходится думать и о других. Каждый имеет право на жизнь, и перед вашей невестой в списке ждут очереди еще тринадцать женщин, и некоторые из них находятся в еще более плачевном положении, чем ваша невеста.

–Это просто позор!

–Как это ни назови, нам не станет легче достать койку в санатории. И, вероятно, вы сможете лучше представить себе положение, если я расскажу вам, что двенадцатой в списке больных стоит многодетная женщина, которая ютится с детьми в одной комнатушке в Алтимо и спит на одной постели с дочкой.

Дрожащей рукой Барт вытащил сигарету.

–Разрешите мне закурить?

–Пожалуйста.

Врач тоже взял сигарету из протянутой пачки. Они молча курили. Врач записывал чтото в лежавшей перед ним карточке. Послышался стук в дверь, и он поднял голову.

–В чем дело, сестра?

–Можно вас на минутку?

Врач поднялся и подошел к двери. Барт курил, задумчиво глядя ему вслед. До него долетал их приглушенный разговор. Он знал, что не следует слушать, и все же, не в силах преодолеть навязчивого как кошмар чувства страха, он прислушивался к их разговору.

–Доктор,– сестра говорила с такой же отчаянной настойчивостью, с какой только что говорил он сам.– Доктор, нет ли сейчас места в Рэндуике? Миссис Смит просто умирает. Это настоящая трагедия. У нее горло, и воспаление кишок тоже, а теперь муж ее на работу ушел, и она осталась одна с тринадцатилетней дочкой, которую пришлось из школы взять, чтоб она за матерью ухаживала. А ведь муж с работы возвра щается не раньше шести часов вечера.

–Какуюнибудь помощь ей оказывают?

–Брауновское общество сестер милосердия присылает ей сестру раз в день, но нельзя же ее на весь день оставлять одну, только с девочкой.

Доктор вздохнул с долготерпением человека, которому ежедневно приходится иметь дело с подобными трагедиями.

–На сегодняшний день, сестра, там нет свободных коек, и я не знаю, когда они будут. Я только что звонил туда, и пока что там…

Сестра раздраженно прищелкнула языком.

–Это все бесполезно, сестра. Я не могу сотворить чуда. Чтобы освободилось место для миссис Смит, ктото должен там умереть, и все тут.

Он вернулся и сел за стол. Между бровями у него залегли глубокие складки.

–Так вот, что касается мисс Блейкли, я могу посоветовать только следующее. В конце будущей недели вы привезете ее домой. Не следует заблуждаться на этот счет, они не будут держать ее в Пайн Ридже еще неделю. И вам нужно будет ус троить все как можно лучше, пока не освободится место в са натории. Вы говорите: у нее есть сестра?

–Да. Но она работает.

–Если у нее будет возможность приготовить больной завтрак и оставить чтонибудь на второй завтрак, я смогу договориться, чтобы брауновские сестры заходили к ней ежедневно.

–Сколько это будет стоить?

–Ничего. К тем, кто может платить, они не ходят. Это одно из их правил.

Барту казалось, что в этом кроется какой-то подвох, и он недоверчиво взглянул на врача.

–А что они будут делать? Измерять температуру, щупать пульс или еще какую-нибудь ерунду делать, которую выдают за уход?

–Нет. Они очень деловые женщины. Они придут, помоют больную, уберут в квартире – короче, они никакой работой не гнушаются. Вы сообщите мне, когда приезжает мисс Блейкли, и я все улажу.

Барт поднялся. Он хотел было благодарить врача, но стал запинаться и не мог подобрать нужных слов. Доктор отмахнулся от благодарности, и его морщинистое лицо осветилось улыбкой.

–Нет, нет, меня благодарить не за что. Наши услуги оплачены, мы ведь на жалованье. Вот кто действительно заслу живает благодарности, так это брауновские сестры. И не впадайте в панику. Старайтесь только сделать все это как можно лучше, да вы, кажется, и делаете все, что можно, а как только освободится место, я вам дам знать.