Труфанов Василий Михайлович
"ГОВОРЯЩИЙ ЦВЕТОК"
Дорогой Надюше с вниманием и любовью
Когда я возвращался с озера Мойнаки, у моего “велика” слете ла цепь передачи. Сумку с инструментами я, как нарочно, оста вил дома. Сидеть бы мне посреди дороги, если бы не парень на новеньком велосипеде.
— У тебя что, авария случилась? — спросил он, резко притормо зив на обочине. — Это мы сейчас мигом наладим!
Парень был среднего роста, блондин с голубыми задумчивыми глазами. Он порылся в висевшем под сидением кожаном “коше льке” и достал разводной ключ.
— О, да мы с тобой вроде одним делом заняты, — сказал он, за метив у меня в коробочке с прозрачным верхом большого полоса того хруща. — Это же Anoxia Orientalis, эндемик степного Крыма! Для себя коллекцию собираешь или как?
Я ответил утвердительно, с затаенной надеждой на то, что впер вые за долгие годы мне повезло встретить человека, так же как я, увлеченного энтомологией. К счастью, моя надежда оправда лась.
Моего нового знакомого звали Георгием. Он сказал, что явля ется членом Московского Общества Естествоиспытателей. Летнее время проводит “в поле”, иными словами, в научных экс педициях. А теперь изучает особенности паразитических двукры лых степной зоны Крыма. До его возвращения в Москву остава лось немного больше недели. И мы встретились с ним еще дваж ды. Он сам приходил ко мне домой, приносил свои сборы. Я с инте ресом слушал рассказы Георгия о том, что ему довелось узнать, увидеть и собрать в степи под Евпаторией. Георгий показал мне коллекцию разнообразнейших мух, пойманных им вблизи лима на, и довольно редкую бабочку — бражника Алекто с узкими длинными крыльями.
В лице Георгия была тревога. Но мало-помалу, приглядевшись, я перестал обращать на это внимание. За день до отъезда он дал мне прочесть толстую общую тетрадь в коричневом переплете, которую всегда носил с собой.
— Вот на прочти это! Решишь — сказка или поверишь, что такое возможно на самом деле — не знаю, — произнес он каким-то странным глухим голосом и ушел, оставив тетрадь на столе и не сказав больше ни слова.
Я, не мешкая, раскрыл ее. Записи велись карандашом, поэтому мес тами выглядели нечетко, а кое-где и вовсе стерлись. По все му, это был походный дневник Георгия. Так как первая страница в нем отсутс вовала, то начинался он с половины фразы: «...заросли тамариска все излазил, пока, наконец, не нашел гусе ницу, зараженную яичками мухи семейства Tachinidae, и ненадо лго прилег отдохнуть под невысокой маслиной. И вот в самом сер дце знойной степи, я вдруг явственно ощутил аромат розы. Осмотревшись по сторонам, я вскоре и впрямь увидел, что буква льно в двух шагах от меня под палящим солнцем лежала роза! Она была большая, с желтовато-алыми лепестками. В этом фак те, казалось, не было ничего удивительного. Наверное, кто-ни будь из отдыхающих случайно обронил... Хотя, нет, почему же? Я здесь почти с утра, и за это время, кроме меня, никого не бы ло... Следовательно, роза лежит тут, должно быть, со вчераш него дня, а выглядит так, будто ее сорвали совсем недавно... Лепестки яркие, аромат не потерян! На жаре да еще без воды любой цветок вянет и через пару часов превращается в кучку сухого мусора...
Не знаю, что заставило меня взять розу... (Дальше неразбор чиво.) Я отношусь к психически уравновешенным людям, не страдающим слу ховыми и иными галлюцинациями, потому то и дело щипал себя за ру ку, встряхивал головой, чтобы, наконец, наступила явь. Но я не спал — голос слышался мне в действи тельности. То был голос розы, кото рую я нес с собой, обернутую во влажную материю.
«Дорогой друг, — шептала роза, — Спасибо за твою заботу! Уверена в твоих добрых намерениях. Знай, что меня сделали говорящей не по моей воле. Раньше я была, как все другие цве ты. Росла, радо валась теплу, свету и прохладному ветру с моря. Но вот однажды поя вился человек в очках. Он внимательно ос мотрел куст и сказал, что ему для каких-то совершенно особен ных экспериментов нужна красивая, большая роза. И выбрал меня. Этот человек утверждал, что он якобы изобрел три элик сира. Первый эликсир заставляет цветы гово рить и дает возмо жность осознать самих себя мыслящими существами. Второй дарит им бессмертие. Однако действие обоих должно быть не пременно закреплено третьим эликсиром. Я была счастлива! Но, знаешь, он жестоко обманул меня. Не скрою, первая часть экс перимента ему удалась как нельзя лучше. Он демонстрировал свою “волшебную розу” профессорам ботаники, и те в один го лос хвалили его. Писал обо мне статьи в научных журналах и да же защитил какую-то диссер тацию. Отовсюду в его адрес так и сыпались приветствия, поздрав ления и восторженные отзывы о необыкновенном эксперименте. Его приглашали на различные симпозиумы и конгрессы, куда он неизмен но брал и меня, чтобы не быть голословным. Мало того, очень скоро выяснилось, что все то, о чем я говорю, что вижу и что чувствую, — никому из маститых профессоров неизвестно! И потому они слушали меня, затаив дыхание. Один, помню, даже перестал делать записи в блокноте, выронил ручку, раскрыл рот да так и просидел все время, пока я говорила.
Мой ученый держал меня в графине с водой, под пластмассо вым колпаком. Каждое утро он подливал в воду капли какой-то голубой быстрорастворяющейся жидкости, тщательно рассмат ривал мои ле пестки и стебель. И его лицо становилось все более мрачным.
Прошел год. Снова наступило лето. Я по-прежнему сидела в графине под запотевшем колпаком. О, как хотелось мне солнца, воздуха, ласки морского бриза, коль скоро я осталась жить! Но, увы, ничего этого не было. Я начала задыхаться. Отпало сразу четыре лепестка.
Я уже корила себя за то, что согласилась на такой экспери мент. Мне вдруг стало понятно — он провалился!.. Ученый сделал ся злым, раздражительным. Теперь он редко подходил к столику с графином, где была я. И вскоре полностью потерял ко мне ин терес. Перестал снимать колпак. Забыл свои голубые капли... и меня заодно с ними. Мои лепестки продолжали опадать. Восемь лепестков лежало на столе, у подножия графина. Правда, вме сто них, у меня вырастали новые.
Но это было противоестественно, а потому причиняло боль. Я постоянно просила хоть глоток воздуха. Ученый не слышал моих нас тойчивых просьб или делал вид, что не слышит их.
Два дня назад произошло то, что рано или поздно должно бы ло произойти. Он вбежал в комнату рассвирепевший.
«Ты хочешь солнца?! Света?! Пожалуйста, сегодня я могу те бе это устроить», — с такими словами он выхватил меня из графи на, сунул в грязный, темный карман пиджака, где к тому же оду ряюще пахло сига ретами, — сел в машину и поехал в степь. Я тотчас поняла, что моя песенка, как говорят, спета. Дни сочтены. Эксперимент не удался. И ему во что бы то ни стало нужно было поскорей от меня избавиться. Ведь это же крах его карьеры.
Подумаешь — пропал цветок! Мало ли роз на свете! Одной не жалко. Он бросил меня в траву на самом солн цепеке...» — сказа ла роза.
Не помню, как я добрался домой. Голова гудела. Ноги подка шива лись. Единственное, что врезалось в мою память, кроме ди ковинного говорящего цветка, был воздух. Он натянулся от нес терпимой жары и звенел, точно раздираемый треском тысячи цикад. Мозг сверлила од на и та же мысль: «Нужно спасти гово рящую розу... Найти состав третьего эликсира... Но как? Я же не знаю ни первого, ни второго. Сообщить о розе в Москву? Да кто же мне поверит?!.. Возможно, я просто схожу с ума от этого ужасного пекла».
Георгий не сошел с ума, что было видно из его дальнейших записей. Оставшееся время он целиком посвятил спасению нео быкновен ного цветка. Заботливо ухаживал за ним, и скоро у Георгия и розы возникло чувство взаимной дружеской симпатии.
В его дневнике я прочел немало удивительных сведений о жизни насекомых и растений. Раздобыть их можно было разве что после долгих лет кропотливых исследований. Георгий приоб рел эти сведения за месяц, не выходя из дому. Ему помогла ро за...
Однако все попытки спасти ее терпели неудачу. Георгий видел, что роза гибнет день ото дня. А чудодейственный эликсир до сих пор не был найден. Что же делать?
«Главное в том, что ни с кем нельзя посоветоваться, — писал он в своем дневнике. — Начал шарахаться от друзей. Иван Михай лович, наш экспедиционный ботаник, говорит, чтобы срезанные цветы доль ше сохранялись, надо в воде таблетку аспирина раз вести или вста вить в расщепленный срез стебля горошину чер ного перца.
Оперировать розу?! Нет и еще раз нет! Она и без того уже настрада лась. Здесь дело гораздо серьезнее. Эх, разыскать бы этого чудака- ученого и тряхнуть бы как следует...
«Каждый цветок, как все живое вокруг, — сказала она, — излучает слабые токи. Их частота бывает разной и колеблется в зависимости от вида, возраста и времени суток. Когда пчела или другое насекомое попадает в зону излучения, то начинает вести себя, сообразуясь с цветком. Инстинкт насекомого при этом как бы становится вторич ным...»
К Данилину! И только к нему! В. Н. Данилин, заведующий евпа торийским дендрарием, — настоящий энтузиаст ботаники. Кроме того, он почти наверняка что-нибудь знает о проводившемся эк сперименте с розой и сумеет хоть чем-то помочь. Вот кому впра вду можно доверить ся. Поймет. Нужно спешить. А если, несмо тря на мои усилия роза... Боюсь даже подумать об этом. Между тем позавчера с нее упало шесть лепестков сразу.
Достал новейший препарат и, как пишут, наиболее эффектив ный. Но в аннотации сказано: «Применяется для сохранения сре занных орхидей». Орхидей! Но иного выхода нет. Необходимо ис пробовать все возможное и невозможное тоже.
Она чувствует себя хуже.
— Зачем ты, Гоша, так мучаешься из-за меня? Представь, что я самая обыкновенная роза, которая отцвела положенный ей срок и теперь увядает. Если у цветов есть душа, то я от всей души тебе благодарна за то, что ты для меня делаешь... Но пойми, что это ко нец. Не стоит стремиться продлевать мое и без того затянув шееся существование.
«Ты будешь жить», — уверяю я ее.
«Хорошо, что хотя бы ты из нас двоих еще на это надеешь ся», — отвечает роза.
Я ставлю ее в беседке, увитой виноградом. Там прохладней.
«Почему мы так дорожим и ценим постоянное и не замечаем то го, что кажется нам преходящим?» — вспоминается мне строка из когда-то прочитанной книги. В самом деле — почему?
Просыпаясь, едва только начнет светать, я смотрю на розу. Как она? Ночью роза спит и не ощущает надвигающейся гибели, которая крадется к ней не спеша...
Заворковала первая горлинка...
Сегодня я иду к Данилину. Дендрарий находится недалеко от моря. Высокие ворота. Навстречу мне выбегает девочка со скака лкой.
«Вы, наверное, к моему дедушке пришли?»
«А как имя дедушки?»
«Василий Никитич».
«Тогда — к нему».
Данилин выходит из крошечного домика в глубине парка. И медленно направляется ко мне. Это старик лет восьмидесяти, очень худой, со впалыми щеками и проницательным взглядом. Сперва он проводит меня по дендрарию. Парк — его детище, ко торым он очень гордится. И верно, чего здесь только нет. Красавица-бодлея с чрезвычайно душистыми цветами, похожими на сирень, — чудесный медонос Крыма. Вот мохнатые заросли ти са. Рядом несколько разновидностей дуба, боярышник. Мы идем по ал лее, обсаженной кипарисами. Эти деревья Данилин в моло дости собственноручно выкопал на Ай-Петри и привез сюда.
«Одному мне сейчас уже не по силам справляться со всем этим. А самое маленькое деревцо, оно ухода ежедневного требует. Молодых не заманишь работать в дендрарии — ищут, где полегче и поприбыль ней. А кого очень попросить, и станет он что-то делать, как будто повинность исполнять, то после беда только от такой работы получается, — сокрушается старик и доба вляет. — Извините, но дальше не пойдём Устал я. Болел недав но. Долго ходить не могу. А вы, собственно, по какому делу?»
Я, как сумел, рассказал ему историю говорящей розы. Внимательно выслушав мой рассказ, он произнес вполголоса:
«Да, Георгий Алек сандрович, другой на моем месте опреде ленно счел бы вас, простите, за сумасшедшего. На ваше счастье мне, действительно, известно об этом уникальном опыте, и я да же могу вам посоветовать...» (Дальше снова записи стерлись, и вдобавок не хватало полторы страницы.)
...Лепестки розы продолжают отпадать. У меня стали появлять ся опасения, что все напрасно. Вместе с Данилиным составляем раствор на основе его препарата. К вечеру этот раствор можно будет влить розе. Поможет ли? Хочется думать, что да.
На следующее утро она вроде немного ожила. И когда я в полдень вернулся домой после очередного похода в степь за на секомыми и взглянул на нее, то буквально замер от охватившего меня крайнего изумления, — вместо розы...»
На самом интересном месте дневника Георгия, как нарочно, в дверь постучали. На пороге стояла девушка с длинными косами золо тисто-льняного цвета. В ее взгляде было что-то по-детски простое и светлое, как летний дождь. Мы поздоровались.
— Меня Гоша за тетрадкой своей к вам послал, — с улыбкой сказа ла она. — Дело в том, что его срочно вызывают в Москву, и вот мы с ним туда сегодня улетаем. Поэтому он просил...
— Да, да, разумеется.
Я подал ей тетрадь. Смутная догадка промелькнула в моей голо ве.
— Постойте. А что же роза? Удалось ли Георгию все-таки спас ти ее?
— Роза? — с удивлением переспросила девушка. — Это меня зовут Роза.
— Как?! Значит, вы и есть?.. — начал было я.
Но она в ответ лишь кивнула — и на пол с ее волос, кружась, упали три желтовато-алых лепестка...
